Но, сделав пару шагов вперед, он видит, что в квартире полный кавардак. В неярком свете, просачивающемся сквозь ситцевые занавески Марсии, Уэнделл видит разбросанные в гостиной подушки, выдвинутые ящики, валяющиеся или косо стоящие на полках книги.
«Быстро уходи».
Уэнделл хватается за ручку двери, но в этот момент кто-то наносит ему два быстрых удара по почкам, он сгибается от боли и кричит, затем очередной удар вбивает его наискось в гостиную. Он даже еще не видит, кто его бьет, и по инерции спотыкается о подушку. Обмякшее плечо врезается в книжные полки. Падая вниз головой, Уэнделл старается увернуться, отодвинуться, прикрыться.
Когда он падает на ковер, воздух выходит из легких. Лежа, Уэнделл мельком, на крошечную долю секунды, замечает, что в его сторону летит кулак в черной перчатке с длинной золотой полоской на костяшках и врезается слева в челюсть.
Раздается пронзительный ужасающий крик на высокой ноте, но он резко обрывается, когда человек в маске из лыжной шапочки бьет его в живот. Даже во время драк в школьном дворе, когда он был мальчишкой, ему никогда не было так больно.
Когда следующий удар достигает цели, он слышит в груди звук, напоминающий треск дерева или льда. Кожа словно съеживается и западает внутрь.
Отец был бойцом и мог контролировать боль. Знал, как драться ногами, знал, с какой стороны нападать и как вести бой, но ни за что не хотел, чтобы Уэнделл научился деталям столкновений и умел больше, чем необходимо для защиты в уличной драке. И Уэнделлу видятся школьные шумные стычки, где молотили кулаками и выкрикивали проклятия. А сейчас над ним стоит воплощение ярости, которое молча бьет и сопит как конь.
Затем обработка кулаками прекращается, но кажется, что мучительная боль мощным током расходится по нервным узлам. Она пронзает все тело — от челюсти до грудной клетки, от черепа до пяток, — огнем прожигая сверху донизу позвоночник.
— Хорошо разогрелся, командир? — спрашивает кто-то, возвышаясь над ним.
Слова пусты — в них нет ни малейшего раздражения.
— Может, еще добавить? — снова спрашивает мужчина.
Этого не может быть, но Уэнделла тащат по скомканному ковру, и тот же человек советует:
— Выплюнь зубы, не то задохнешься. Ведь ты же не хочешь их проглотить. Носом дышать можешь, командир? Тогда давай попробуй.
«Он приковывает меня к трубе батареи в спальне».
В промежности мокро и горячо. Пахнет мочой.
В зеркале напротив Уэнделл видит избитого в кровь незнакомца и понимает, что это он сам — рубашка на животе задрана, на запястье, прикованном к трубе, закатан рукав. Нет ботинка, носок болтается. Изувеченное лицо в зеркале — не лицо того, кем был Уэнделл еще десять коротких минут назад. Оно превратилось в кусок мяса.
Теперь Уэнделл видит не только маску противника. Стоящий рядом на коленях человек одет в синюю ветровку, джинсы и кроссовки.
— Я сказал: подыши носом, командир. — Мужчина затыкает Уэнделлу рот — грязными носками или майкой.
«Боже, как больно!»
— Я знаю, так неудобно внимательно слушать. Выну на пару минут кляп, и когда это сделаю — никакого шума, идет? Кивни, если дошло.
Кивок.
— Знаешь, кто я?
Голова мотается — нет.
— Это тебе первый урок. А вот как обстоят твои гребаные дела. Я знаю, кто ты. Знаю, где Марсия. Знаю расписание уроков твоего парня и делаю тебе, понимаешь, одолжение. Я их пока не трогаю.
Судя по деловому тону, этот человек может оказаться юристом, связанным с Управлением образования.
— Я сказал «пока». Решать тебе.
Уэнделл мычит, умоляя мужчину оставить семью в покое.
— Покажу одну вещь, а затем поговорим.
Противник встает и потягивается, от него исходит сжатая бойцовая сила, присущая маленьким вспыльчивым людям.
Поднимает бейсбольную биту Бена. Откуда она здесь?
— В детские годы я обычно был питчером, командир.
«О Господи — нет, нет!»
— Когда выну кляп, будешь говорить. Ответишь сразу и скажешь правду.
Наконец Уэнделл через силу втягивает воздух, но даже глоток кислорода причиняет теперь боль.
— Где пленка?
— Я не делал никаких снимков в…
Бандит возвращает кляп на место так стремительно, что Уэнделл не успевает закончить ответ. Бита наносит удар по левой ноге, и крик Уэнделла, кажется, продолжается вечно, разрывая барабанные перепонки и разбивая стекла, и все же на каком-то уровне сознания Уэнделл понимает, что этот крик слышат только они двое.
«Я вот-вот умру».
— Давай попробуем снова. Пленка.
— В кассете.
— Хорошо. Это вся пленка?
— Да.
— Вместе со вчерашними снимками?
— Если вы говорите о снимках в Управлении…
На этот раз бита ударяет в правую ногу ниже колена. Никогда в жизни Уэнделл не испытывал такой сильной боли.
Он начинает умирать — от боли, от шока. Затем в ноздрях появляется неприятный запах, а до слуха доносится голос:
— Открой свои зелененькие глазки.
Уэнделл смотрит на нелепую черно-синюю фигуру Хэллоуина. Слышит, как трещит в груди.
— Где остальная пленка?
«Слава Господу, Марсия с Беном уехали и я не привел сюда эту девицу Габриэль!»
— В… сумке.
Палач совсем ненадолго оставляет Уэнделла, затем возвращается, держа открытый «Никон» и выпуская из него тонкую ленту отснятой пленки, которая падает на пол как конфетти.
— Если бы ты просто трепался с моей подружкой в баре, Уэнделл, — если бы просто выпендривался перед ней, как любой другой парень, — мне бы не пришлось этого делать. Вини самого себя.