— Простите, святой отец. Я никогда не был в Тампе.
Тема о голосе Уэнделла исчерпана, как будто ее и не было.
Эти жуткие похороны, вспоминает Уэнделл, когда разговор возобновляется, шли несколько месяцев. Церкви и синагоги по всему городу каждый день были заполнены скорбящими. Заупокойные службы шли бесконечно. Страшной особенностью тех дней являлась нехватка катафалков и гробов и еще отсутствие трупов. Погибли тысячи людей, а хоронить было почти некого.
Но теперь, роясь в памяти, Уэнделл понимает, что его ложь принесла неожиданную выгоду — не только переломила подозрение Прайса, но и обратила его в раскаяние. Шеф охранного агентства отходит от стола, в верхнем ящике которого, как написано в «Знатоке вин», он держит оружие.
— Может быть, выпьете воды? — спрашивает Прайс. — Наверное, вы даже не обедали. Я могу распорядиться.
Отодвигая стенную панель, Прайс стоит спиной к Уэнделлу. Тот видит поблескивание бутылок и серебряного ведерка для льда.
— Я бы убил всех этих ублюдков, воздушных пиратов. А у вас с невесткой были хорошие отношения?
— Потеря кого-то близкого — это худшее, что можно вообразить, — говорит охваченный горем Уэнделл.
— У меня есть «Столи» и «Мэйкерс Марк», что угодно?
— Хорошо бы просто воды.
Это шанс, понимает Уэнделл, наблюдая, как Прайс останавливается у мини-холодильника, чтобы достать пластиковую бутылку аквафайн.
Но вторгается горе, и на Уэнделла накатывает шквал парализующей муки, когда он мысленно видит на баскетбольной площадке своего Бена, — это был последний раз, когда он пришел посмотреть на мальчика. Уэнделл вспоминает долговязого игрока. Парень не умел вести мяч и полагался на бросок двумя руками. Уэнделл видит себя за оградой — как смотрит на промах Бена, как уходит, пока раздосадованный сын не узнал его, и мельком замечает бродячую кошку, кинувшуюся с тротуара под ближайшую припаркованную машину.
Даже животные сторонились его тогда.
— С вами все хорошо, святой отец?
Он выпивает полстакана. Прайс стоит так близко, что Уэнделл чувствует запах одеколона. На короткое время спас умный ответ. Но в жизни мертвые не возвращаются, понимает Уэнделл, они приходят лишь во снах.
Формальная проверка охранника показала Уэнделлу, что его ждет после полуночи — повезет ему или нет, — но это будет не удовлетворение от мести, а бесконечное изнуряющее горе.
— Я не из тех, кто подставляет другую щеку, — говорит Прайс, когда телефонный звонок призывает его обратно к столу. — Угощайтесь еще. Да? У меня встреча, — говорит Прайс в трубку. — Нет, был включен матч «Метсов», а не «Новости». Помедленнее. Расскажите, что произошло. — Он бросает Уэнделлу: — Это займет лишь минуту, — и паническое гудение из трубки медленно, но верно возвращает внимание Уэнделла в кабинет. — Я сказал, успокойтесь, — говорит Прайс.
Он машет рукой в сторону бара с напитками и тычет указательным пальцем в рот, словно говоря: «И перекусите».
Внезапно он кажется удивленным:
— Конрад как его? Что, по его словам, сделал учитель? Подождите. — Повернувшись к Уэнделлу, Прайс произносит: — Вас не затруднит подождать минутку снаружи? Будьте как дома — пользуйтесь телефоном или… — А затем хмурится, изменяя решение и полностью преображаясь: — Впрочем, останьтесь здесь. Не такая уж тут и крупная сделка.
«Он испугался, что я узнаю лишнее. В приемной никого, и никто не помешает мне подслушать».
Уэнделл ставит стакан на стопку бумаги, не спеша идет к полкам и притворяется, что рассматривает книги. Телефонный собеседник продолжает говорить, а он вновь садится, открывает дипломат и трогает рукоятку пока еще молчащего «глока». Отстегивает клапан отделения, в котором лежит пистолет.
— Что-то я не понимаю, — говорит Прайс. — Кто ведет следствие — он или полиция? Потому что он не мог вести следствие из туалетной кабины на Центральном вокзале.
По ответному бормотанию Уэнделлу кажется, что собеседник Прайса остается при своем мнении, но дерзкое выражение лица охранника не меняется.
— Чего же вам надо? — с глубоким вздохом произносит Прайс.
Маслянистое ощущение «глока» и запах кокосового масла — его Уэнделл чувствует с детства, когда разволнуется. Он даже на мгновение ощущает вкус «скиппи». Во рту пересыхает.
Прайс ожесточенно трясет головой:
— Шесть лет назад вы перешли пределы допустимого и сейчас делаете то же самое.
Прайс поворачивается на вращающемся стуле к окну. Спинка стула загораживает Уэнделлу обзор, но он видит отражающийся в стекле профиль.
Приглушенно, но внятно Прайс говорит:
— Говорите, что я не слушаю. Вы в стороне от разработки всего дела и даже подумываете смыться? Суть не в том, что говорят полицейские, а в том, что они могут доказать. А если бы могли доказать, то не просили бы помощи.
Уэнделл наклоняется и бросает взгляд под стол Прайса с целью убедиться, что там нет пса.
— Тогда сажайте Арлину и близнецов на самолет, и пусть они летят к вам на ранчо, — говорит Прайс в трубку и, поворачиваясь на стуле, встречается в окне со взглядом Уэнделла. Крутит указательным пальцем у виска, словно желая сказать: «С какими же тупицами имею порой дело!» — Прайс добавляет: — Послушайте, если ваши парни на месте, ему понадобится тогда подложить вам в автомобиль чертову бомбу. Приеду попозже, и обещаю, что мы остановим, — он напускает тумана, бросая взгляд на Уэнделла, — вашего… гм… мужа. — Вешая трубку, Прайс говорит: — Это клиентка из Скарсдейла. Ей угрожает муж, а местные копы обвиняют ее в… — и обрывает фразу, видя направленный на него «глок».