Мертвый среди живых - Страница 85

В «Бриллиантовом клубе» они вдвоем, а на коленях у Артура сидит смазливая чернокожая девчушка и такое вытворяет задом, что он снова чувствует себя семнадцатилетним.

— Ну, Арти, это пустячок, в самом деле. Суть не в том, что ты должен делать, а в том, чего делать не должен.

Артур слушает еще вполуха, но нож гильотины уже медленно ползет вниз.

— Помнишь отчет, о котором говорил мне? Строительные дела?

— Я не говорил тебе про отчет.

— Ну ты просто упомянул о нем, — соглашаясь, кивает Ричи. — Понимаешь, отчет о том, собираетесь ли вы откладывать строительные работы в своей школе или нет.

Бирнбаум — не такой уж и дурак в делах, не связанных с сексом, — чувствует себя неуютно. Его дружок обмякает, а нижняя часть спины покрывается потом.

— Знаешь, раздел, в котором ты указываешь, есть ли какие-нибудь проблемы с рекомендациями? Ну там всякие жалобы.

Ошеломленный Артур чувствует, как у него кружится голова.

— Я не сделаю этого, — произносит он, сталкивая чернокожую девицу с колен.

И вот тогда Ричи вынимает снимки. Фотографии словно из какого-то низкопробного грязного фильма.

Бирнбаум чувствует, что его сейчас вырвет.

— Расскажи Эмми. Мне все равно.

— Эй, если ты не против, я не стану рассказывать.

Но Бирнбаум, конечно, не против, и не только из-за Эмми, а потому, что это превратило бы его в посмешище, каким, Бирнбаум это втайне знает, он и является.

— Почему я? — спрашивает он, сдаваясь.

— Мы проверили восемь-девять директоров разных школ, где остановлены работы. Ты извращенец, дружбан.

— Почему именно эти школы?

— Я только делаю то, что мне говорят.

Но Бирнбаум позже находит ответ. Не надо быть гением, чтобы сделать кое-какие расчеты.

Отсрочка строительных работ в школе Натана Хейла освобождает десять миллионов, которые можно направить куда-нибудь еще.

Уже 23.52, на улице парит от дождя, и, как скажет вам любой житель Манхэттена, в западной части острова и в приморской зоне гораздо холоднее.

Бирнбаум идет с Дудлсом от входа в дом до угла — это единственный способ дать собаке сделать свои дела.

Он с болью вспоминает ошибку, которую допустил в беседе с Воортом во второй половине дня.

«Я даже не упомянул про лестницу. Я все продолжал говорить об Уэнделле, о том, как беспокоился за него, и как будто забыл о рухнувших перилах. Я слишком нервничал, чтобы говорить об этом, боялся, что у меня слишком виноватый вид».

Дудлс наконец-то делает долгожданные дела, но потом вдруг начинает ворчать и вглядывается в дождь. Бирнбаум видит, что к ним кто-то ковыляет из темноты. Задумавшись, Бирнбаум не сопротивляется, пока собака тащила его к углу. Оттуда не видно ничего, кроме приближающейся фигуры.

Застыв на месте, Бирнбаум не может пошевелиться и лишь смотрит, как это больное привидение приближается к нему, волоча ногу. Видимо, мужчина — привидение слишком большое, чтобы принять его за женщину, — страдает от боли. Он держится за бок.

Это просто какой-то старый хасид. Их много живет в Верхнем Вест-Сайде. Вот только почему он без зонта?

Затем Бирнбаум боковым зрением видит, как две фигуры — тоже мужчины — быстро переходят улицу со стороны парка. Они приближаются к хасиду, хватают за руки и что-то негромко ему говорят. Мужчины тоже без зонтов.

А потом двое из парка волочат больного хасида назад через улицу. Раненый, кажется, сопротивляется.

«Я не хочу знать, что происходит, и не желаю смотреть».

— Шевелись, фанат, — говорит Бирнбаум Дудлсу и дергает поводок. Он поворачивает к дому, чувствуя, как колотится сердце. Входя внутрь, он не оглядывается. Ведет Дудлса к лифту и видит, как капли дождя падают с плаща на мраморный пол.

— Это был не он. Те люди, вероятно, знают друг друга, — разговаривает Бирнбаум сам с собой, вытирая Дудлсу лапы в передней. Но в горле пересохло.

Телевизор выключен. Эмми в спальне просматривает «Нью-Йорк джорнал» за эту неделю и читает передовую статью «Отказ от дешевой еды».

— Где твоя миленькая попочка? — спрашивает Бирнбаум, скользнув под одеяло и крайне нуждаясь в сексе или по крайней мере в прикосновении. — Я хочу твою миленькую попочку.

— У меня месячные, — говорит Эмми. — Лучше почитай.

Со скоростью семьдесят миль в час на «шевроле-каприс» с полицейскими фарами можно добраться от Ривердейла до Семьдесят девятой улицы за восемь минут. Задержавшись из-за потоков воды на дороге ниже Сто пятьдесят седьмой улицы, Воорт подъезжает ко входу в парк в 23.56.

Наконец он дозванивается до Сантини по сотовому, ведя машину одной рукой.

— Бирнбаум так и не упомянул о падении лестницы, а Олсо заявляет, что работы были сведены к нулю только после троекратного голосования, — говорит Воорт.

— Вы разговариваете со мной, — сердито произносит Сантини, — и это означает, что вас нет в доме Приста?

— Бирнбаум все говорил, как он сочувствует Уэнделлу. Из-за перил погибли ребята, а он об этом даже не упомянул. А ведь это директор поставил крест на работах.

— Вы бросили свой пост из-за него?

— Из-за всего! Магнитофонные пленки. Подсказки. На этих пленках — голоса директоров колледжей; и убийства Ная напрямую связаны с лестницей. Даже если я не прав, что-то в этом есть.

— Мне надо ехать. Мы думаем, что Уэнделла засекли возле дома Дзенски в Куинсе!

Щелчок.

«Твоей работе конец, — слышится в тоне Сантини. — Ты бросил свой пост. Теперь тебе никто не поможет».

Около водостока Воорта заносит, и, вздымая фонтаны брызг, он въезжает на Риверсайд-драйв и несется мимо довоенных причудливых домов с правой стороны и парка — с левой. Парк в цветении, мощные дубы и вязы заслоняют вид на реку и без ураганного ливня. Каменная ограда парка бежит вдоль Риверсайда, через каждый квартал или два от входов идут дорожки со ступеньками. Воорт вспоминает, как назначал здесь свидания. Взявшись за руки, они шли мимо площадок для игр, баскетбольных площадок, помещений для собачьих бегов и скамеек.